«ЛДНР» никогда не претендовали на квазигосударственность, поэтому теперь там бандитская территория в духе Чечни образца 1998 года. Об этом в блоге пишет российский журналист Аркадий Бабченко.
По словам военного журналиста, на Донбассе происходят подрывы, убийства, похищения, отжатия и даже отрезания голов, и об этом он писал еще пару лет назад. С тех пор ничего не изменилось и абсолютно пофиг на Плотницкого и даже на то, кто его взорвал, и кто станет там следующим. Это даже не является информационным поводом, и это – закон развития ситуации.
Если бы в ЛНР или ДНР заработали честные суды, прошли бы свободные выборы или появилась честная полиция, вот тогда бы информационный повод был, однако в сложившейся ситуации приходится просто сидеть и смотреть, как сбываются старые прогнозы, но только смотрится это без интереса. Все предсказуемо, пишет журналист.
Опыт сопоставления
Двадцатилетие начала Первой Чеченской войны требует серьезной рефлексии само по себе. Это событие стало в некотором роде хрестоматийным, задающим типологию анализа всех подобных конфликтов, множащихся на теле распадающейся советской империи.
Сегодня востребована не просто рефлексия по поводу тех событий, а хорошая компаративистика, сравнение и сопоставление конфликтов сегодня на Украине и вчера в Чечне. При наличии просто поражающих воображение параллелей, буквальных повторениях глупых и мудрых поступков контекст протекания обоих войн совершенно различный, да и поведение акторов, как и их менталитет, и еще миллион факторов, влияющих на ход конфликта, здесь совершенно различны. Поэтому, прежде чем приступать к академической компаративистике, нужно провести необходимую сопоставительную работу, задать условия, в которых сравнительный анализ будет иметь хорошие результаты.
Рассуждение построим следующим образом. Фактика донбасского конфликта всем в основном известна, а фактика чеченской войны порядком позабыта. Потому о некоторых моментах той кампании будем говорить относительно подробно, а детали донбасских событий будем привлекать для сопоставления как такового.
Мы сознательно стараемся избегать субъективных тезисов и излишне однозначных выводов, чтобы сохранить аналитический потенциал текста. Тем не менее, мы сознаем обреченность на неуспех наших попыток выглядеть объективными.
Начнем с того, что Джохар Дудаев стал генерал-майором в 1989 году, а ушел в отставку весной 1991 года. Это единственный генерал-чеченец в Советской Армии: ограничение чеченцев в чинах было одним из негласных правил, определявших этнополитический баланс в СССР. По мнению ряда экспертов, это стало одним из важных факторов, повлиявших на развитие конфликта в Чечне: воинский талант и честолюбие, встречаясь с этим ограничением, не могли не превратить, например, командира лучшего в округе артполка Советской Армии в начальника ичкерийского Генштаба Аслана Масхадова.
Уволившийся из армии генерал был избран председателем Объединенного конгресса чеченского народа. После поражения ГКЧП, в сентябре 91-го, легитимный Верховный Совет Чечено-Ингушетии был разогнан вайнахами. Тогда погибло более 40 человек, а председатель Совета Виталий Куценко был выброшен из окна здания — с шестого этажа.
На следующий день председатель Верховного совета Р. Хасбулатов сердечно поздравил земляков с победой, а несколько позже признал законным органом власти в ЧИР «Временный высший совет Чечни», который, в свою очередь, признал высшим органом власти в республике «Съезд чеченского народа». Стоит отметить, что тогда около сорока процентов населения в Чечне не были вайнахами.
27 сентября состоялись выборы президента Чечни, которые принципиально отличались от выборов в Л/ДНР только отсутствием мешков с картошкой. В ночь после выборов был ограблен республиканский КГБ. Стоит отметить, что в Грозном хранилось оружие ряда управлений северо-кавказских КГБ, по причине того, что в то время «на Северном Кавказе Чечня была самой спокойной» (sic!). 8 октября Президиум ВС РСФСР принял постановление «О политической ситуации в Чечено-Ингушской Республике», в котором власть Временного Высшего Совета республики узаконивалась на правах преемственности от Верховного Совета ЧИР и до восстановления ВС ЧИР.
1 ноября Дудаев издал указ, согласно которому Чечня являлась независимым государством, а 8 ноября Ельцин подписал указ о чрезвычайном положении в Чечено-Ингушской республике. 9 ноября в аэропорту Ханкалы приземлился самолет со спецназом МВД. По плану, в Грозном он должен был получить оружие и решить проблему чеченской независимости, но самолет был блокирован машинами-топливозаправщиками. Только отчаянно блефуя, угрожая расстрелом грузовиков с топливом, командир спецназа В. Овчинников сумел увести самолет из аэропорта. Указ о чрезвычайном положении вскоре был отменен, а 12 марта парламент Чечни принял новую конституцию.
У правящего режима появилась оппозиция. С учетом того факта, что вооружение армейской группировки, свезенное в начале 90-х в Грозный, было разграблено, а российские военнослужащие в июне 1992 года вывезены из республики, споры о внутренней легитимности Дудаева велись с помощью автоматных очередей и танковых выстрелов. Чечня была превращена в президентскую республику в феврале 1993-го. С тех пор дебаты разного уровня ожесточенности шли постоянно. Эту чеченскую традицию подметили в Кремле, и 26 ноября 1994 года Грозный штурмовали войска из «антидудаевской оппозиции».
Сопоставим эти события с событиями на Донбассе. Захват власти в 1991 году был незаконен. Основное отличие ситуации в Чечне от ситуации на Донбассе состоит в том, что на момент захвата власти республика существовала, а ее главный на тот момент орган власти получил легитимацию от Верховного Совета РСФСР. Военное решение конфликта оказалось неизбежным, но определенный простор для переговоров существовал. Что касается ЛДНР, их существование не легитимировано, собственно, ничем.
История с легитимностью, однако, еще не закончена. Слова «хунта» и «нелегитимная» часто расплываются в восхитительную своим идиотизмом фразу «бывшая Украина». Операцию по восстановлению конституционного порядка в Чечне же вело законное правительство, при согласовании с парламентом и в соответствии с конституцией.
Но.
Наводить конституционный порядок в регионе, не входящем в правовое поле государства на момент принятия в нем данной конституции — это в нашем контексте не так уж и плохо. Однако есть вопросы по парламенту, конституции и, конечно, президенту.
Чуть больше, чем за год до подписания указа о военной операции, Ельцин произвел антиконституционный переворот. Парламент был расстрелян, а при штурме Останкино и сопутствующих событиях погибло, по официальным данным, 160 человек (по неофициальным — более тысячи). Если Янукович бежал из Киева, и в его отсутствие законодательная власть поставила и. о. президента и заместила ряд других покинутых постов, то Ельцин просто незаконным решением отменил конституцию и уничтожил парламент, создав свой.
Следовательно, московский режим на момент начала военных действий был сопоставим по легитимности с режимом Дудаева, но был несравнимо менее легитимным, чем киевский режим.
Жертвы конфликта
В период с 1991 по 1999 годы из Чечни выехало более 200 тысяч русскоязычных беженцев, более 20 тысяч русских были убиты либо пропали без вести. Автор субъективно считает этот факт свидетельством геноцида, однако, учитывая, что официальных решений о «зачистке» невайнахского населения не принималось, и почти все случаи насилия над русскими носили уголовный характер, речь идет скорее об огромном количестве жертв криминала. До падения советской власти русское население Чечни жило в относительно хороших условиях, а после начала эпопеи с независимостью русские потеряли возможность иметь защиту в органах государственной власти. В условиях чудовищного расцвета криминала русские, в отличие от чеченцев, опиравшихся на развитые родовые структуры, оказались одновременно и достаточно зажиточными, и полностью беззащитными людьми.
В процессе ведения Первой чеченской войны количество мирных жертв составило около 40 тысяч человек. При этом, около полутора тысяч человек погибло во время штурма Грозного в январе 1995-го. Здесь также трагично сказалось отличие русских как социальной общности от чеченцев. Многие чеченцы в преддверие штурма разъехались по селам — к родственникам. У русских родни по селам практически не было, и грозненцы-невайнахи попали под жесткое воздействие российской авиации и артиллерии.
В апреле 1995 года российские войска проводили зачистку в Самашках. В процессе зачистки было убито, по разным оценкам, от 112 до 500 мирных чеченцев.
Возвращаясь к конфликту на Донбассе, стоит отметить, что захоронений с таким количеством жертв массовых экзекуций еще не обнаружено. Результаты обстрела донбасских городов гораздо более умеренны, чем результаты штурма Грозного. ООН на 12 декабря насчитала 4707 человек убитыми и 10 322 ранеными, при более чем тысяче неопознанных тел. Скорее всего, жертв значимо больше, однако условно шесть тысяч за восемь месяцев и сорок тысяч за двадцать один месяц — это показатели разного порядка.
Таким образом, чеченский конфликт при меньшем количестве населения республики, был более ожесточенным, чем сегодняшний украинский, и масштаб насилия во время войны в Чечне был выше, чем сегодня на Донбассе. Укробиндеры-фашисты не обогнали в насилии российских военнослужащих, а жесткое поведение по отношению к чеченцам в Первую кампанию в свете двадцати тысяч убитых и двухсот тысяч изгнанных русских, а также многочисленных случаев, когда российские военнослужащие оказывались свидетелями издевательств над русскими, выглядит... да, оправданным.
Военные действия
Военные действия начались 26 ноября 1994 года. Этот штурм Грозного проходил как бы без российского участия, силами оппозиции. Однако танковые экипажи пришлось набрать из российских военнослужащих, задним числом уволенных из ВС РФ и как бы нанятыми ФСК (Федеральная служба контрразведки — это звено преемственности между КГБ и ФСБ). Штурм провалился, так как действия пехоты были несогласованны и хаотичны. Российские экипажи попали в плен, а министр обороны Грачев заявил, что российских войск там не было. Также он отметил, что одним парашютно-десантным полком за два часа можно было бы управиться, а вводить танки в город — большая глупость.
11 декабря согласно с указом Ельцина «О мерах по пресечению деятельности незаконных вооружённых формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского конфликта» российские войска вошли в Чечню. Незадолго до того заместитель главкома сухопутных войск Эдуард Воробьев отказался возглавить операцию и подал рапорт об увольнении из армии. Командование над Объединенной группировкой войск взял на себя первый заместитель начальника ГОУ ГШ ВС РФ Анатолий Квашнин.
Войска пробивались в Чечню проблемно, российские колонны в Дагестане и Ингушетии блокировались местными чеченцами, однако к концу декабря армия подошла вплотную к Грозному.
В новогоднюю ночь 1994-1995 гг. был начат штурм города. Крайне ожесточенные бои, давшиеся российским войскам ценой тяжелых потерь (официальные потери только Минобороны составили 1036 человека убитыми: с учетом того, что только в первые сутки боев одна Майкопская бригада, по словам очевидцев потеряла половину своего состава убитыми, даже это число выглядит заниженным), закончились в начале марта 1995 года установлением контроля российских войск над городом.
Н. С. Асташкин в книге «По волчьему следу» одной из важных причин больших потерь среди федералов называет разницу в кадрах: плохо обученным юным срочникам противостояли прошедшие службу в советской армии, ряд горячих точек постсоветского пространства, 25-30 летние, хорошо мотивированные мужчины. Тем не менее, боевиков удалось выбить в процессе городских боев — крайне сложных и требующих большого личного мужества от своих участников. Мужества и смелости у российских срочников оказалось больше, чем у матерых волков, дерущихся за свою землю.
Далее кампания шла сочетанием партизанской борьбы и полевых боев. Процесс боевых действий постоянно перемежался перемириями, чеченцы активно использовали методы террористической войны: в январе 1996 года отряд С. Радуева захватил заложников в Кизляре, результатом чего стали бои за село Первомайское, в рамках того же кластера событий в Турции террористами был захвачен паром «Аврасия» с российскими пассажирами на борту. Крайне тяжелые бои шли за Бамут в мае 1996 года, а в августе того же года боевики осуществили штурм Грозного, что привело к тяжелой для российской армии оперативной ситуации. Конфликт с самого начала носил крайнюю степень ожесточенности со стороны сепаратистов — известно немало случаев пыток военнопленных, есть свидетельства о распятии российских солдат.
Эта жестокость, плюс встречи с большим количеством русских, ограбленных, подвергшихся насилию во время «независимости», плюс неизбежные для контрпартизанской борьбы сложности в определении категорий комбатантов — все это не могло не найти выражения в жестком отношении военнослужащих и силовиков к чеченскому населению. Слабая лояльность мирных жителей к армии выражалась в больших потерях.
По официальным данным, совокупные потери военнослужащих Минобороны, МВД и ФСБ составляют несколько более, чем 5 500 погибших, из которых как минимум 235 не были опознаны и через несколько лет лежания в рефрижераторах захоронены на Богородском кладбище в Ногинске. По данным комитета солдатских матерей, погибло в Первую кампанию 11-14 тысяч военнослужащих. Раненых насчитывается 16,1 тысяча при общем количестве санитарных потерь в 51 тысячу человек. О потерях боевиков говорить сложно, официальные данные говорят о семнадцати тысячах безвозвратных потерь, но вряд ли это действительно так.
Важным отличием донбасской войны является тот факт, что украинская армия начала воевать с несравнимо более плохих стартовых позиций, чем российская. 23 года разрухи — это не три года разрухи. При этом, если в российской армии было немало офицеров, прошедших горячие точки, а министр обороны даже стал в Афганистане героем Советского Союза за умелое руководство сложнейшими войсковыми операциями, то кадровая ситуация в украинской армии на начало конфликта представляется гораздо более печальной.
Сама по себе ситуация, в которой крупная регулярная армия терпит тяжелые поражения от относительно небольших групп повстанцев, является типичной для конфликтов постсоциалистического пространства. Например, югославская армия в Словении действовала крайне неудачно, а в Хорватии, во время боев за Вуковар, имела в два раза большие, чем у хорват, потери, обладая абсолютным перевесом по всем статьям над еще плохо вооруженными, но высоко мотивированными частями созданной с нуля хорватской армии. То же касается и первых боев за Сараево — крепкая, хорошо вооруженная армия не смогла выполнить своих задач, противодействуя плохо вооруженным подразделениям армии, созданной на коленке. Эта же ситуация повторилась в Чечне и на Донбассе, спецификой донбасского случая является только факт перехода в начале операции некоторых военнослужащих на сторону повстанцев, но в конфликте с такой размытой идентичностной составляющей это не должно вызывать удивления.
Важным отличием является активное участие добровольческих, идейно мотивированных подразделений. В Первую Чеченскую известен только один добровольческий казачий батальон им. генерала Ермолова, на Украине же есть десятки таких батальонов, относящихся к различным ведомствам. Это отличие порождает и еще одну важную особенность конфликта: высокая степень иррегулярности военных действие с обеих сторон. Добровольческие батальоны относительно свободны в тактике боевых действий, также имели место быть случаи самовольных действий, например, уход подразделений Азова из-под Иловайска. В силу этой черты украинская армия имеет больший потенциал гибкости тактики, чем имела российская армия в Чечне, и, возможно, этот факт способствовал экономии живой силы воинских частей. Хотя, безусловно, «махновщина» является и фактором, ослабляющим армию.
Отношение общества к конфликту
Пресса в РФ часто занимала позицию, враждебную российской армии: лояльный репортаж Александра Невзорова о боях в Грозном можно назвать исключением. В российских городах имели место быть антивоенные митинги, а сама идея сохранения целостности российской территории не вызывала у населения большого сочувствия. В сущности, российские войска воевали в состоянии агрессивной информационной среды, без какой бы то ни было мотивации со стороны государства, о волонтерском движении не было и речи. Чеченцы хорошо понимали важность информационного фона: только на седьмое января 1995 года ДГБ ЧРИ потратил на оплату журналистов полтора миллиона долларов, при этом начальник чеченской госбезопасности С. Гелисханов, отмечал, что «В последнее время российские власти приняли меры по облегчению работы российских и иностранных журналистов, что существенно затруднило их использование в наших интересах».
Безусловно, война на Донбассе сильно отличается в этом плане от чеченского конфликта. Уровень развития волонтерского движения можно назвать беспрецедентным и феноменальным для конфликтов такого типа. Также имеет место быть серьезная идеологическая составляющая конфликта: украинские солдаты и силовики хорошо представляют смысл этой войны и ее цели, и украинская армия существует в крайне лояльном информационном окружении.
Безусловно, все эти явления заставляют уважать украинское общество, так масштабно поддерживающее свою армию. Но наличие этих явлений также вынуждает к более комплиментарному, чем это принято, отношению к российским военнослужащим в Первой кампании: свои задачи российская армия выполняла в на порядок более тяжелых информационных и общественных условиях, чем выполняет сегодня украинская армия. О сопоставлении же потерь вряд ли возможно говорить до тех пор, пока кризис не будет урегулирован хотя бы самыми абстрактными договоренностями: пока что сложно говорить об объективном подсчете потерь с обоих сторон.
Начиная говорить о выводах, стоит упомянуть о двух важных последствиях Первой Чеченской. Прежде всего, достигнутые договоренности не предполагали полную независимость республики, они оформляли лишь готовность сторон отказаться от насильственных действий относительно друг друга, а срок создания соглашения, определяющего принципы взаимоотношений между ЧРИ и РФ, ставился до конца 2001 года.
Влияние на общероссийское политическое поле Первая война оказала неявное, но достаточно большое. Прежде всего, национальные республики, которые в 90-е вели крайне сплоченную политику по шантажу Центра и выбиванию из него полномочий и дотаций, при сохранении высокой степени суверенитета начали смягчать свою риторику: антиимперского пафоса сильно поубавилось после того, как Россия наглядно показала свою решимость отстаивать целостность государства любой ценой. Во время войны, например, только президент Чувашии Н. Федоров (тот, который пляшет, да) отказался посылать призывников из Чувашии на войну, остальные республиканские лидеры не проявили такой решимости. К 1999 году созрели предпосылки для централизации государства, однако само направление к централизации, а не дальнейшему распаду, было задано именно чеченской кампанией.
Если говорить о судьбе ЧРИ, то на желание чеченцев жить в независимом государстве наиболее кардинальным образом повлиял именно опыт жизни в независимом государстве. Референдум 23 марта 2003 года о нахождении Чечни в составе РФ имел результаты, аналогичные крымским, а вопрос об отделении Чечни сегодня ставят только русские националисты.
Легитимность сторон конфликта в Украине носит иной характер, не такой, как во время чеченского конфликта. Действия первого постмайданного правительства были более легитимны, чем действия российского правительства, действовавшего на костях защитников Белого дома: и если Ичкерия имела некоторое место в хаотичном правовом пространстве первых постсоветских лет, то решение о начале АТО было обязанностью украинского правительства с минуты создания незаконных вооруженных формирований.
Степень ожесточенности донбасского конфликта сильно уступает конфликту в Чечне. Частично это объясняется менталитетом противоборствующих сторон. Впрочем, фразы «меньшая ожесточенность» и «отсутствие воинских преступлений с обеих сторон» — это разные фразы. Другой вопрос, что о военных преступлениях на Донбассе мы узнаем полуправду лишь сильно после окончания конфликта.
Военный аспект конфликта на Донбассе, в отличие от Чечни, характеризуется высокой степенью иррегулярности военных действий с обеих сторон, сильной идеологизированностью вооруженных формирований и большой дифференциацией между собой воинских соединений. Хотя несогласованность действий подразделений МВД и МО РФ в Чечне имели место быть, само количество категорий, которым принадлежат украинские воинские формирования, гораздо более велико, чем в РФ. Как показали августовские события, несогласованность действий центров принятия решений может стоить армии крайне дорого.
Если говорить о реакции общества на рассматриваемые конфликты, то она проявляет огромную разницу между собственно обществами: апатичное, антивоенно настроенное в РФ и сплоченное, выполняющее ряд государственных функций (в нормальном государстве) на Украине.
Итак, резюмируем. Киевское правительство очевидно легитимнее московского в 1994 году, количество жертв в АТО меньше, чем во время Первой кампании (стоит отметить, что Чечня гораздо менее урбанизирована, чем Донбасс), армия начинает войну по-постсоветски и с большими потерями, но в процессе борьбы сильно вырастает по ряду показателей, а общество проявляет феноменальное единение в борьбе.
Учитывая, что мощнейшая мобилизация общества и быстрый качественный рост армии протекают в русле, проложенном рождением 21 февраля нового национального суверенитета, мы можем говорить о том, что многоплановый конфликт в Украине начинает процесс закрытия постсоветской эпохи. На арену истории выходят силы, не нуждающиеся в приставке «пост».
