Как Церковь отреклась от царя


В современной РПЦ принято видеть идеал в царской власти. Однако в марте 1917 года весь Св. Синод перешёл на сторону Революции. Более того, царская власть оказалась «десакрализована» и уравнена с народовластием. Чем фактически был утверждён и провозглашён тезис: «Всякая власть — от Бога», то есть и смена формы государственной власти, революция — тоже «от Бога».

О том, как в течение двух-трёх недель марта 1917 года проходил практический и теоретический переход Русского Православия от царизма к принятию республиканских ценностей, рассказывается в статье историка Михаила Бабкина «Святейший Синод Православной Российской Церкви и революционные события февраля-марта 1917 г.» (журнал «Клио», №2, 2002).

В конце февраля 1917 года члены Св. Синода на разворачивавшиеся в Петрограде революционные события смотрели с равнодушием. В те дни, как отмечал протопресвитер военного и морского духовенства Шавельский, в синоде царил покой кладбища. Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь, большей частью, решением различных бракоразводных и пенсионных дел.

Тем не менее, за этим молчанием скрывались антимонархические настроения. Они проявились в реакции членов синода на поступавшие к нему в конце февраля 1917 года просьбы о поддержке самодержавия со стороны отдельных граждан России и некоторых государственных чиновников.

Например, такую просьбу содержала телеграмма, отправленная 23 февраля от Екатеринославского отдела Союза Русского Народа. О необходимости поддержать монархию говорил и товарищ обер-прокурора Н. Жевахов. В разгар забастовок, 26 февраля, он предложил председателю синода — митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому) выпустить воззвание к населению — «вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару». Митрополит Владимир, таивший обиду на императора Николая II за вмешательство того в дела церкви, а именно за свой перевод с Петроградской на Киевскую кафедру и нашедший повод для сведения личных счётов, отказался помочь падающей монархии, невзирая на настоятельные просьбы Жевахова. С аналогичным предложением осудить революционное движение 27 февраля выступил и обер-прокурор Н. Раев, но Синод отклонил и это предложение.


Позже, находясь в эмиграции, Жевахов писал, что его призыв о поддержке монархии нашёл отклик только у католической церкви, выпустившей краткое, но определённое обращение к своей пастве с угрозой отлучить от св. церковных таинств каждого, кто примкнёт к революционному движению. И, отмечал Жевахов, «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами».

Это свидетельствует о том, что члены Св. Синода смотрели на процесс крушения монархии хладнокровно и безучастно, не предпринимая каких-либо попыток её поддержать, не сказав ничего в защиту императора.

2 марта синодальные архиереи частным образом собрались в покоях Московского митрополита. Ими было заслушано поданное митрополитом Петроградским Питиримом прошение об увольнении на покой (которое было удовлетворено 6 марта). Управление столичной епархией временно было возложено на епископа Гдовского Вениамина. Тогда же члены Синода признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной Думы. На основании чего можно утверждать, что Св. Синод РПЦ признал Временное правительство ещё до отречения Николая II от престола. (Следующее совещание синодальных членов происходило 3 марта в покоях Киевского митрополита. В тот же день о резолюциях синода было доложено новому правительству).

Первое после государственного переворота официально-торжественное заседание Св. Синода состоялось 4 марта. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал новый синодальный обер-прокурор В. Львов, накануне назначенный Временным правительством. Митрополит Владимир и все члены Синода выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви. Тогда же из зала заседаний Синода по инициативе обер-прокурора было вынесено в архив царское кресло, которое в глазах иерархов РПЦ являлось «символом цезарепапизма в Церкви Русской», то есть символом порабощения церкви государством.

На следующий день, 5 марта, синод распорядился, чтобы во всех церквях Петроградской епархии многолетие Царствующему Дому «отныне не провозглашалось».


Непосредственно на «Акт об отречении Николая II от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича» от 2 марта и на «Акт об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти» от 3 марта Синод отреагировал нейтрально: 6 марта его определением эти акты решено было принять «к сведению и исполнению» и во всех храмах империи отслужить молебны с возглашением многолетия «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея».

Уже 9 марта Святейший Правительствующий Синод обратился с посланием «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий». В нём был призыв довериться Временному правительству. При этом послание начиналось так:

«Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути».

Синод официально провозгласил начало «новой государственной жизни» России, а революционные события объявил как свершившуюся «волю Божию». Под посланием поставили подписи епископы «царского» состава Синода, даже имеющие репутацию монархистов и черносотенцев: например, митрополит Киевский Владимир и митрополит Московский Макарий.

4 марта Синодом были получены многочисленные телеграммы от российских архиереев с запросом о необходимой форме моления за власть. В ответ первенствующий член Св. Синода митрополит Киевский Владимир 6 марта разослал от своего имени по всем епархиям РПЦ телеграммы с распоряжением, что «моления следует возносить за Богохранимую Державу Российскую и Благоверное Временное правительство ея». Иными словами, уже 6 марта российский епископат перестал на богослужениях поминать царскую власть.

Высшее российское духовенство внесло изменения в содержание богослужебных книг спокойно и с лёгкостью: церковно-монархическое учение о государственной власти, исторически утвердившееся в богослужебных книгах Русской Церкви и до марта 1917 года созвучное уваровской триединой формуле «За Веру, Царя и Отечество», было нарушено.

Изменение смысла заключалось в «богословском оправдании» революции, то есть в богослужебной формулировке тезиса о том, что «всякая власть от Бога»: как царская власть, так и народовластие. Этим в богослужебной практике проводилась мысль, что смена формы власти как в государстве, так и в церкви — явление не концептуального характера и вовсе не принципиальное. Вопрос же об альтернативе власти, то есть о должном выборе Учредительным Собранием между народовластием и царством, был синодом решён и богословски и практически в пользу народовластия. Революционные события были официально объявлены безальтернативными и бесповоротными.


Действия высшего духовенства по изменению богослужений были, на первый взгляд, вполне последовательны и логичны: поскольку до революции церковное поминовение царя носило личностный, персонифицированный характер (в большинстве случаев император упоминался в молитвах по имени и отчеству), то упразднение молитвословий о царе казалось вполне закономерным. Однако вследствие отмены Св. Синодом поминовения «имярека» автоматически исчезла и молитва о самой царской Богом данной власти [1 Царств. 8, 4-22], освящённой церковью в особом таинстве миропомазания. Тем самым, при сохранении молитвы о государственной власти вообще, в богослужебных чинах произошло сакральное изменение: царская власть оказалась «десакрализована» и уравнена с народовластием. Чем фактически был утверждён и провозглашён тезис: «Всякая власть — от Бога», то есть и смена формы государственной власти, революция — тоже «от Бога».

KRYPTOCIDE