Американский политолог Джек Голдстоун попытался найти объяснение превращению Европы в XIX веке из периферийного и отсталого региона в территорию, где создавались величайшие инновации, богатства и сильная власть. Как и почему это произошло? Голдстоун называет причиной случайную цепь из шести событий, произошедших тогда в Англии, среди которых одна из главных – веротерпимость.
Учёных и политиков всего мира продолжает мучить вопрос, почему именно Европе сначала удалось в XIX веке стать мировым лидером, а потом, в XX и начале XXI века удержать это преимущество. Обладание этим знанием и сегодня может помочь выйти многим странам из отсталости и мракобесия.
Американский учёный, директор Центра мировой политики при Университете Джорджа Мейсена Вирджинского университета в своей книге «Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории, 1500–1850» («Why Europe? The Rise of the West in World History, 1500–1850») попытался ответить на этот вопрос. Автор выделяет шесть факторов, сочетание которых, по его мнению, способствовало успеху европейских государств, в первую очередь Британии.
Основная идея его книги состоит в том, что возвышение Запада ни в коей мере не было основано на общем европейском превосходстве над другими регионами или цивилизациями мира. Европейцы не были ни богаче, ни прогрессивнее в техническом и научном плане или в производстве и торговле, чем ведущие азиатские общества.
До 1500 года Европа вообще сильно отставала в том, что касалось благосостояния, науки и техники. Даже в 1700 году она только начала догонять наиболее передовые регионы Азии по уровню производительности в сельском хозяйстве и всё ещё не была способна изготавливать хлопок, шёлк или фарфор такого же качества, как в Индии и Китае.
В действительности большая часть Европы страдала от снижения уровня жизни даже в XIX веке. До 1700 года ничто не указывало на то, что что-либо в религии, технологии, торговле или даже в законах Европы могло дать ей явное преимущество в будущем.
В конце концов, Европа пережила тот же кризис середины XVII века, связанный с растущим населением и социальными и политическими конфликтами, что и Китай и Османская империя. В следующем столетии почти все крупные европейские державы, за исключением Англии, следовали той же тенденции, что и Китай, насаждая религиозную ортодоксию для восстановления порядка и укрепляя центральную власть за счёт местной элиты (в том числе и Россия).
Торговая экспансия Европы после 1500 года свидетельствовала не о превосходстве, а о подключении Европы к уже существовавшей сети океанской торговли с центром в Азии. В сущности, на протяжении последующих 300 лет торговая экспансия Европы была нацелена на импортирование высококлассных промышленных товаров из Азии в обмен на крупномасштабный экспорт серебра, вывозимого из Нового света.
В итоге особый путь Европы сложился благодаря комбинации шести уникальных факторов.
Во-первых, ряд замечательных открытий заставил европейцев подвергнуть сомнению, а в итоге и отвергнуть авторитет своих древних и религиозных текстов с решительностью, которая не встречалась ни в какой другой крупной цивилизации. В число первых входило открытие Нового света по ту сторону Атлантики, а также сверхновых звёзд и лун Юпитера. В других регионах также знали о данных явлениях, но тамошние цивилизации основывались на авторитетных текстах, исключавших возможность подобных открытий.
Религия и изучение классических текстов в Европе тоже никуда не исчезли, но теперь они служили, скорее, ориентирами для нравственного поведения, а не авторитетом в исследовании мира природы.
Во-вторых, европейцы развили подход к науке, сочетавший экспериментальные исследования и математический анализ мира природы. Это сочетание наиболее ярко продемонстрировано в трудах Галилея, Коперника, Гюйгенса и Ньютона, отошедших от прежних научных традиций (включая традицию Аристотеля) и опиравшихся на труды представителей науки мусульманских стран.
Однако они пошли дальше своих предшественников, применяя экспериментальный и (или) математический подходы к изучению движения и сил, воздействующих на движущиеся объекты, используя телескопы для изучения небосвода и барометры и вакуумные насосы для изучения вакуумов и газов. Это и привело к открытию новых принципов движения и астрономии Галилея и Кеплера, к законам механики Ньютона, открытию атмосферного давления Торричелли и Паскаля и к открытию Бойлем «упругости» газа, или давления воздуха при меняющейся температуре и сжатии.
Третьим ключевым фактором было распространение представлений Френсиса Бэкона, лорда-канцлера Британии, о наглядности, публичности и целях научного исследования. В рамках большинства научных традиций целью науки считалось накопление данных о реальном мире, за которым следовало её осмысление с помощью логики и применение к традиционным религиозным и философским идеям.
Подобное знание затем использовалось главным образом элитами, обладавшими доступом к привилегированному знанию, которым они не спешили делиться с обычными ремесленниками и производителями. Идеи Бэкона о том, что учёные должны собирать факты, предъявлять доказательства публично, подобно юристам, раскрывающим обстоятельства того или иного дела перед жюри, и строить свои объяснения природы на этих фактах, а не на традиционной философии, побудили учёных собирать как можно больше фактов и основываться в выводах на них и на своих наблюдениях.
Бэкон утверждал, что наблюдение и экспериментальные исследования, а не только традиция или логика, всегда будут подлинной проверкой знаний. Таким образом, последователи Бэкона положили конец характерному для средневекового мышления доминированию традиционного авторитета и логических аргументов над наблюдением. Бэкон также утверждал, что основанные на экспериментах научные открытия принесут материальную выгоду, и призывал при любой возможности искать в проводимых исследованиях практическую выгоду.
Четвёртым ключевым фактором было развитие инструментального подхода к экспериментам и наблюдению. Этот подход, безусловно, основывался на работах мусульманского химика Джабира. Но, обогащённый бэконианской программой публичных демонстраций и широкомасштабных эмпирических исследований природы, он стал гораздо более влиятельным.
Вследствие этого замечательного поворота данные, полученные в ходе наблюдений и с помощью научных приборов, стали более достоверными, чем те, при которых полагаться можно было лишь на органы чувств человека или только на логические и математические умозаключения.
Исследования с широким применением научных приборов проводили, в частности, Роберт Бойль и Роберт Гук в Англии, Эванджелиста Торричелли в Италии, Андерс Цельсий в Швеции, Даниэль Фаренгейт в Германии и многие другие.
По мере появления новых инструментов — термометров и барометров, микрометров, телескопов, микроскопов, хронографов, секстантов, калориметров, вакуумных насосов, электростатических генераторов — данный подход пользовался всё большим влиянием.
Инструментальные исследования способствовали распространению новых открытий именно потому, что они открывали вещи, которые за тысячи лет наблюдений за природой только с помощью органов чувств человека оставались неизвестными. Например, убедившись, что микроскоп обеспечивает вас достоверным и более точным знанием о мире, вы можете использовать его для изучения растений, животных (блох, насекомых), снежинок, кожи, бактерий — практически всего!
Если, кроме того, вы полагаете, что благодаря микроскопу рост ваших знаний о мире принесёт вам также экономические выгоды, имеет смысл инвестировать в разработку более мощных и высокоточных микроскопов, что, в свою очередь, приведёт к ещё большему числу открытий. Успех инструментального подхода к исследованиям стимулировал изобретение новых и более мощных инструментов, и это способствовало появлению новых открытий, в свою очередь, часто приводивших к созданию новых инструментов.
Пятым фактором была атмосфера терпимости и плюрализма, а не конформизма и насаждаемой государством ортодоксии, а также поддержка новой науки Англиканской церковью. Британия, в отличие от центров инновации прошлого, стала своеобразной платформой, позволившей объединиться различным группам на основе принципа толерантности, закреплённого Актом о веротерпимости, который был принят в 1689 году.
Британские англикане, ирландские протестанты, шотландские пресвитериане, французские кальвинисты (бежавшие от религиозных преследований во Франции), а также целый ряд других разнообразных групп, как, например, квакеры, сыграли важнейшую роль в научных и инженерных успехах Британии XVIII–XIX веков.
Помимо этого, весьма и весьма примечательно, что в Британии XVIII века Англиканская церковь не только терпимо отнеслась, но и оказывала активную поддержку в популяризации новой ньютоновской и экспериментальной науки, представляя воззрения Ньютона как средство гармонизации религии и толерантности. Однако эта неожиданная поддержка не была ни автоматической, ни всегда надёжной. Так, в конце XVIII века толпы сторонников Церкви и короля разрушили лабораторию британского химика и радикального богослова Джозефа Пристли.
Однако на протяжении большей части XVIII века в британском обществе установился религиозный климат, при котором поощрялось изучение трудов Ньютона, а участие людей различных вероисповеданий в интеллектуальной и экономической жизни пользовалось официальной поддержкой.
Шестым ключевым фактором были стабильная поддержка предпринимательства и тесные социальные взаимосвязи между предпринимателями, учёными, инженерами и квалифицированными рабочими.
В большинстве обществ занятие наукой было всего лишь хобби аристократов или придворных учёных. Инженеры, использовавшие математические и научные открытия в строительстве, обычно нанимались исключительно государством для работы над фортификационными укреплениями и военными двигателями или для строительства дорог и мостов. Мысль о том, что учёные должны объединять свои усилия с ремесленниками и предпринимателями или инженеры должны работать на промышленников либо самостоятельно заниматься поиском выгодных изобретений, противоречила представлениям большинства обществ о надлежащем социальном поведении.
Но хотя в Британии социальные классы и продолжали играть важную роль в общественных отношениях, публичные демонстрации и эмпирическая ориентированность бэконианского подхода способствовали установлению объективности в отношении одарённых людей и достижений. Так, Королевское научное общество предоставляло членство любому сделавшему полезные изобретения или разработавшему новые научные приборы, включая предпринимателей, таких, например, как Мэттью Болтон (партнёр Джеймса Уатта по разработке парового двигателя).
В отличие от французской Академии наук, многие члены Королевского научного общества не были профессиональными учёными. Широкий взаимообмен идеями и контактами среди учёных и квалифицированных рабочих, техников и инженеров в Британии означал, что абстрактные проекты, открытия или основополагающие принципы, часто разрабатываемые учёными, могли быть обращены в рабочие механизмы и оборудование или крупномасштабные производственные процессы благодаря людям, обладающим познаниями в механике и опытом в машиностроении.
Кроме того, широко разделяемые заинтересованность в научном прогрессе и уверенность в экономической ценности открытий среди бизнесменов означали, что изобретатели и инженеры могли рассчитывать на поддержку своих усилий. Так, Джеймс Уатт изначально заручился поддержкой шотландского углепромышленника Джона Робака, но когда у Робака возникли финансовые затруднения и он больше не мог его субсидировать, Уатт добился партнёрства с производителем пряжек и пуговиц Мэттью Болтоном.
Множество инженеров, занимавшихся усовершенствованием горного дела, транспортировкой угля, финансировали углепромышленники, а провинциальные производители спонсировали строительство каналов для доставки своих товаров на рынок.
Такие изобретатели, как Уатт, добивавшиеся охраны патентных прав или тарифов для защиты важных для них рынков, пока они совершенствовали свои изобретения, могли получить их в парламенте, хотя это требовало определённых связей и возможным было лишь потому, что изобретатели, бизнесмены и учёные объединяли свои усилия.
Учитывая необходимость совпадения такого множества различных факторов, не приходится удивляться, что Промышленная революция началась в определённое время и в определённом месте. В сущности, если бы политические события развивались иначе, подобные условия могли не сложиться даже в Британии. Если бы карьера Фрэнсиса Бэкона в области права не закончилась рано и бесславно, в результате чего у него появилось время для размышлений о философии и науке, или если бы Вильгельм III не победил Якова II и не установил религиозную веротерпимость в Британии, полного «комплекта» факторов могло не сложиться.
Таким образом, развитие прогресса в Британии следует считать случайным процессом, чем то, что вовсе не было неизбежным, а могло и не произойти вовсе.
Если бы картезианский рационалистический подход стал господствующим во всей Европе, а Ньютон и экспериментальная наука не заняли привилегированного места в Британии, возможно, европейская наука стала бы сферой компетенции математиков и логиков, не связанных с практической работой и торгово-промышленными фирмами.
Если бы появление сверхновых звёзд в небе над Европой в 1572 и 1604 годах не было очевидным для каждого, были бы столь же убедительными открытия других удивительных явлений в небесах, которые можно было увидеть лишь при помощи телескопа? Могли ли классические знания и далее сохранять свой авторитет?
Наконец, если бы греческие классики не имели столь жёстких представлений о своей геометрии и «совершенных» небесах, могла ли классическая традиция Запада стать более гибкой и не требовать перехода к новым логическим и эмпирическим системам знания для исправления своих изъянов?
Короче говоря, для того чтобы новый подход к знаниям возник, распространился и закрепился, оттеснив старое мировоззрение, должно было произойти большое число определённых событий, сложившихся в определённом порядке.
Лишь после того, как британцы показали важность плюрализма, технического образования, экспериментальной науки и инноваций в коммерции, которые зиждились на научном проектировании для экономического прогресса, этому стала подражать остальная Европа. Начал стремительно развиваться современный экономический рост, основанный на квалифицированной рабочей силе, свободомыслии, технических инновациях и внедрении научного проектирования в промышленность.
(Цитаты: Журнал «Экономическая социология», 2013, №5)
Учёных и политиков всего мира продолжает мучить вопрос, почему именно Европе сначала удалось в XIX веке стать мировым лидером, а потом, в XX и начале XXI века удержать это преимущество. Обладание этим знанием и сегодня может помочь выйти многим странам из отсталости и мракобесия.
Американский учёный, директор Центра мировой политики при Университете Джорджа Мейсена Вирджинского университета в своей книге «Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории, 1500–1850» («Why Europe? The Rise of the West in World History, 1500–1850») попытался ответить на этот вопрос. Автор выделяет шесть факторов, сочетание которых, по его мнению, способствовало успеху европейских государств, в первую очередь Британии.
Основная идея его книги состоит в том, что возвышение Запада ни в коей мере не было основано на общем европейском превосходстве над другими регионами или цивилизациями мира. Европейцы не были ни богаче, ни прогрессивнее в техническом и научном плане или в производстве и торговле, чем ведущие азиатские общества.
До 1500 года Европа вообще сильно отставала в том, что касалось благосостояния, науки и техники. Даже в 1700 году она только начала догонять наиболее передовые регионы Азии по уровню производительности в сельском хозяйстве и всё ещё не была способна изготавливать хлопок, шёлк или фарфор такого же качества, как в Индии и Китае.
В действительности большая часть Европы страдала от снижения уровня жизни даже в XIX веке. До 1700 года ничто не указывало на то, что что-либо в религии, технологии, торговле или даже в законах Европы могло дать ей явное преимущество в будущем.
В конце концов, Европа пережила тот же кризис середины XVII века, связанный с растущим населением и социальными и политическими конфликтами, что и Китай и Османская империя. В следующем столетии почти все крупные европейские державы, за исключением Англии, следовали той же тенденции, что и Китай, насаждая религиозную ортодоксию для восстановления порядка и укрепляя центральную власть за счёт местной элиты (в том числе и Россия).
Торговая экспансия Европы после 1500 года свидетельствовала не о превосходстве, а о подключении Европы к уже существовавшей сети океанской торговли с центром в Азии. В сущности, на протяжении последующих 300 лет торговая экспансия Европы была нацелена на импортирование высококлассных промышленных товаров из Азии в обмен на крупномасштабный экспорт серебра, вывозимого из Нового света.
В итоге особый путь Европы сложился благодаря комбинации шести уникальных факторов.
Во-первых, ряд замечательных открытий заставил европейцев подвергнуть сомнению, а в итоге и отвергнуть авторитет своих древних и религиозных текстов с решительностью, которая не встречалась ни в какой другой крупной цивилизации. В число первых входило открытие Нового света по ту сторону Атлантики, а также сверхновых звёзд и лун Юпитера. В других регионах также знали о данных явлениях, но тамошние цивилизации основывались на авторитетных текстах, исключавших возможность подобных открытий.
Религия и изучение классических текстов в Европе тоже никуда не исчезли, но теперь они служили, скорее, ориентирами для нравственного поведения, а не авторитетом в исследовании мира природы.
Во-вторых, европейцы развили подход к науке, сочетавший экспериментальные исследования и математический анализ мира природы. Это сочетание наиболее ярко продемонстрировано в трудах Галилея, Коперника, Гюйгенса и Ньютона, отошедших от прежних научных традиций (включая традицию Аристотеля) и опиравшихся на труды представителей науки мусульманских стран.
Однако они пошли дальше своих предшественников, применяя экспериментальный и (или) математический подходы к изучению движения и сил, воздействующих на движущиеся объекты, используя телескопы для изучения небосвода и барометры и вакуумные насосы для изучения вакуумов и газов. Это и привело к открытию новых принципов движения и астрономии Галилея и Кеплера, к законам механики Ньютона, открытию атмосферного давления Торричелли и Паскаля и к открытию Бойлем «упругости» газа, или давления воздуха при меняющейся температуре и сжатии.
Третьим ключевым фактором было распространение представлений Френсиса Бэкона, лорда-канцлера Британии, о наглядности, публичности и целях научного исследования. В рамках большинства научных традиций целью науки считалось накопление данных о реальном мире, за которым следовало её осмысление с помощью логики и применение к традиционным религиозным и философским идеям.
Подобное знание затем использовалось главным образом элитами, обладавшими доступом к привилегированному знанию, которым они не спешили делиться с обычными ремесленниками и производителями. Идеи Бэкона о том, что учёные должны собирать факты, предъявлять доказательства публично, подобно юристам, раскрывающим обстоятельства того или иного дела перед жюри, и строить свои объяснения природы на этих фактах, а не на традиционной философии, побудили учёных собирать как можно больше фактов и основываться в выводах на них и на своих наблюдениях.
Бэкон утверждал, что наблюдение и экспериментальные исследования, а не только традиция или логика, всегда будут подлинной проверкой знаний. Таким образом, последователи Бэкона положили конец характерному для средневекового мышления доминированию традиционного авторитета и логических аргументов над наблюдением. Бэкон также утверждал, что основанные на экспериментах научные открытия принесут материальную выгоду, и призывал при любой возможности искать в проводимых исследованиях практическую выгоду.
Четвёртым ключевым фактором было развитие инструментального подхода к экспериментам и наблюдению. Этот подход, безусловно, основывался на работах мусульманского химика Джабира. Но, обогащённый бэконианской программой публичных демонстраций и широкомасштабных эмпирических исследований природы, он стал гораздо более влиятельным.
Вследствие этого замечательного поворота данные, полученные в ходе наблюдений и с помощью научных приборов, стали более достоверными, чем те, при которых полагаться можно было лишь на органы чувств человека или только на логические и математические умозаключения.
Исследования с широким применением научных приборов проводили, в частности, Роберт Бойль и Роберт Гук в Англии, Эванджелиста Торричелли в Италии, Андерс Цельсий в Швеции, Даниэль Фаренгейт в Германии и многие другие.
По мере появления новых инструментов — термометров и барометров, микрометров, телескопов, микроскопов, хронографов, секстантов, калориметров, вакуумных насосов, электростатических генераторов — данный подход пользовался всё большим влиянием.
Инструментальные исследования способствовали распространению новых открытий именно потому, что они открывали вещи, которые за тысячи лет наблюдений за природой только с помощью органов чувств человека оставались неизвестными. Например, убедившись, что микроскоп обеспечивает вас достоверным и более точным знанием о мире, вы можете использовать его для изучения растений, животных (блох, насекомых), снежинок, кожи, бактерий — практически всего!
Если, кроме того, вы полагаете, что благодаря микроскопу рост ваших знаний о мире принесёт вам также экономические выгоды, имеет смысл инвестировать в разработку более мощных и высокоточных микроскопов, что, в свою очередь, приведёт к ещё большему числу открытий. Успех инструментального подхода к исследованиям стимулировал изобретение новых и более мощных инструментов, и это способствовало появлению новых открытий, в свою очередь, часто приводивших к созданию новых инструментов.
Пятым фактором была атмосфера терпимости и плюрализма, а не конформизма и насаждаемой государством ортодоксии, а также поддержка новой науки Англиканской церковью. Британия, в отличие от центров инновации прошлого, стала своеобразной платформой, позволившей объединиться различным группам на основе принципа толерантности, закреплённого Актом о веротерпимости, который был принят в 1689 году.
Британские англикане, ирландские протестанты, шотландские пресвитериане, французские кальвинисты (бежавшие от религиозных преследований во Франции), а также целый ряд других разнообразных групп, как, например, квакеры, сыграли важнейшую роль в научных и инженерных успехах Британии XVIII–XIX веков.
Помимо этого, весьма и весьма примечательно, что в Британии XVIII века Англиканская церковь не только терпимо отнеслась, но и оказывала активную поддержку в популяризации новой ньютоновской и экспериментальной науки, представляя воззрения Ньютона как средство гармонизации религии и толерантности. Однако эта неожиданная поддержка не была ни автоматической, ни всегда надёжной. Так, в конце XVIII века толпы сторонников Церкви и короля разрушили лабораторию британского химика и радикального богослова Джозефа Пристли.
Однако на протяжении большей части XVIII века в британском обществе установился религиозный климат, при котором поощрялось изучение трудов Ньютона, а участие людей различных вероисповеданий в интеллектуальной и экономической жизни пользовалось официальной поддержкой.
Шестым ключевым фактором были стабильная поддержка предпринимательства и тесные социальные взаимосвязи между предпринимателями, учёными, инженерами и квалифицированными рабочими.
В большинстве обществ занятие наукой было всего лишь хобби аристократов или придворных учёных. Инженеры, использовавшие математические и научные открытия в строительстве, обычно нанимались исключительно государством для работы над фортификационными укреплениями и военными двигателями или для строительства дорог и мостов. Мысль о том, что учёные должны объединять свои усилия с ремесленниками и предпринимателями или инженеры должны работать на промышленников либо самостоятельно заниматься поиском выгодных изобретений, противоречила представлениям большинства обществ о надлежащем социальном поведении.
Но хотя в Британии социальные классы и продолжали играть важную роль в общественных отношениях, публичные демонстрации и эмпирическая ориентированность бэконианского подхода способствовали установлению объективности в отношении одарённых людей и достижений. Так, Королевское научное общество предоставляло членство любому сделавшему полезные изобретения или разработавшему новые научные приборы, включая предпринимателей, таких, например, как Мэттью Болтон (партнёр Джеймса Уатта по разработке парового двигателя).
В отличие от французской Академии наук, многие члены Королевского научного общества не были профессиональными учёными. Широкий взаимообмен идеями и контактами среди учёных и квалифицированных рабочих, техников и инженеров в Британии означал, что абстрактные проекты, открытия или основополагающие принципы, часто разрабатываемые учёными, могли быть обращены в рабочие механизмы и оборудование или крупномасштабные производственные процессы благодаря людям, обладающим познаниями в механике и опытом в машиностроении.
Кроме того, широко разделяемые заинтересованность в научном прогрессе и уверенность в экономической ценности открытий среди бизнесменов означали, что изобретатели и инженеры могли рассчитывать на поддержку своих усилий. Так, Джеймс Уатт изначально заручился поддержкой шотландского углепромышленника Джона Робака, но когда у Робака возникли финансовые затруднения и он больше не мог его субсидировать, Уатт добился партнёрства с производителем пряжек и пуговиц Мэттью Болтоном.
Множество инженеров, занимавшихся усовершенствованием горного дела, транспортировкой угля, финансировали углепромышленники, а провинциальные производители спонсировали строительство каналов для доставки своих товаров на рынок.
Такие изобретатели, как Уатт, добивавшиеся охраны патентных прав или тарифов для защиты важных для них рынков, пока они совершенствовали свои изобретения, могли получить их в парламенте, хотя это требовало определённых связей и возможным было лишь потому, что изобретатели, бизнесмены и учёные объединяли свои усилия.
Учитывая необходимость совпадения такого множества различных факторов, не приходится удивляться, что Промышленная революция началась в определённое время и в определённом месте. В сущности, если бы политические события развивались иначе, подобные условия могли не сложиться даже в Британии. Если бы карьера Фрэнсиса Бэкона в области права не закончилась рано и бесславно, в результате чего у него появилось время для размышлений о философии и науке, или если бы Вильгельм III не победил Якова II и не установил религиозную веротерпимость в Британии, полного «комплекта» факторов могло не сложиться.
Таким образом, развитие прогресса в Британии следует считать случайным процессом, чем то, что вовсе не было неизбежным, а могло и не произойти вовсе.
Если бы картезианский рационалистический подход стал господствующим во всей Европе, а Ньютон и экспериментальная наука не заняли привилегированного места в Британии, возможно, европейская наука стала бы сферой компетенции математиков и логиков, не связанных с практической работой и торгово-промышленными фирмами.
Если бы появление сверхновых звёзд в небе над Европой в 1572 и 1604 годах не было очевидным для каждого, были бы столь же убедительными открытия других удивительных явлений в небесах, которые можно было увидеть лишь при помощи телескопа? Могли ли классические знания и далее сохранять свой авторитет?
Наконец, если бы греческие классики не имели столь жёстких представлений о своей геометрии и «совершенных» небесах, могла ли классическая традиция Запада стать более гибкой и не требовать перехода к новым логическим и эмпирическим системам знания для исправления своих изъянов?
Короче говоря, для того чтобы новый подход к знаниям возник, распространился и закрепился, оттеснив старое мировоззрение, должно было произойти большое число определённых событий, сложившихся в определённом порядке.
Лишь после того, как британцы показали важность плюрализма, технического образования, экспериментальной науки и инноваций в коммерции, которые зиждились на научном проектировании для экономического прогресса, этому стала подражать остальная Европа. Начал стремительно развиваться современный экономический рост, основанный на квалифицированной рабочей силе, свободомыслии, технических инновациях и внедрении научного проектирования в промышленность.
(Цитаты: Журнал «Экономическая социология», 2013, №5)