Безбрежная эмиссия ведущих мировых валют не может оставить Россию в стороне. Нарастающий объём деривативов, с которым связывали причины глобального финансового кризиса, вновь начал расти, достигнув квадриллиона долларов, на порядок превысив объём мировой денежной массы. О том, к каким последствиям может привести российскую экономику очередной вал иностранных спекуляций, на юбилейной ХХ сессии Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), поделился советник президента РФ, академик РАН Сергей Глазьев.
Мы живём в условиях открытой экономики, подчиняющейся нормам либеральной глобализации. В этой ситуации развитие любой страны определяется сочетанием внутренних и внешних источников предложения денег. Наша экономика в этом смысле оказалась за последние два десятилетия в зависимом положении. Мы эмитировали деньги под предложение иностранной валюты, под прирост валютных резервов. Иными словами, в развитии нашей экономики ключевую роль играют внешние источники. Будь то спрос на наше сырьё или предложение иностранного капитала.
Следствием такой внешней зависимости стали очевидные для всех проблемы нашего экономического состояния. И прежде всего сырьевая специализация. Известно, что экономика развивается в тех направлениях, откуда приходит спрос. Если спрос идёт со стороны тех, у кого есть иностранная валюта и кто заинтересован в покупке российского сырья, это неминуемо ведёт к гипертрофии сырьевого комплекса, который доминирует в нашей экономике.
Вторым следствием является доминирование иностранного капитала на фондовом рынке. В течение длительного времени большинство операций на нём совершаются в пользу иностранных субъектов.
Третьим и вполне закономерным следствием является офшоризация экономики. Если основные источники денежного предложения находятся за границей, то ответственный капитал, приспосабливаясь, уходит в офшорные зоны. Оттуда легче работать с мировым рынком капитала.
И последнее следствие, логично подытоживающее предыдущие, это утрата внутренних источников развития.
Примечательно, что в острой фазе финансового кризиса все эти слабые места российской экономики обнажились. Мы докатились до рекордного падения фондового рынка – в три раза. У нас почти рекордное падение ВВП. Также рекордное падение промышленности и прежде всего машиностроения. Только Украина и прибалтийские страны выглядели хуже в острой фазе финансового кризиса. В этом проявилась слабость российской денежной системы, которая длительное время генерировала деньги под приток иностранной валюты в обмен на российское сырьё и в виде иностранных инвестиций.
В этой ситуации российские денежные власти ответили кардинальными изменениями финансовой политики. Мы впервые за двадцать лет перешли к внутренним источникам кредита как к основным. На какое-то время эти источники стали доминирующими, и такое положение дел сохраняется до сих пор.
Впервые в течение года мы наблюдаем, что рефинансирование коммерческих банков за счёт эмиссии Центрального банка стало главным каналом денежного предложения. Вместе с тем сохраняются и количественные ограничения, и внешняя зависимость, и ситуация, когда кредиты на российском рынке дороже, чем предлагают зарубежные источники. Эта зависимость воспроизводится уже в новых условиях.
Одновременно и ведущие зарубежные эмитенты ответили на кризис резкой накачкой денег в экономику своих стран.
Денежная база ведущих эмитентов большой четвёрки – США, Англии, Европейского Союза, Японии – увеличилась в 3–5 раз. И это произошло в течение каких-то трёх лет. Несмотря на коллапсы финансовых пирамид, денежная накачка продолжается. Это создаёт благоприятные условия для дальнейшего роста финансовых пирамид, подкрепляемого денежной эмиссией. Признаком этого является возобновившийся рост активов, которые уходят из-под банковского регулирования. Объём деривативов (вторичные ценные бумаги, т.е. «бумага на бумагу». – прим.) вновь достиг квадриллиона долларов. Более того, он вырос за последние три года ещё на одну треть. Денежные власти ведущих стран мира перешли к длительной политике отрицательных процентных ставок. То есть денег дают столько, сколько требуется для поддержания экономической активности. И прежде всего для сохранения на плаву банковского сектора.
Мы же со своей ограничительной политикой, которая отражается в относительно высоких процентных ставках, оказываемся в уязвимом положении в конкуренции мировых печатных станков. Долгосрочные деньги, которые государство получает от добычи газа, мы вкладываем под 2–3% в ценные зарубежные бумаги. Наши заёмщики там же, за рубежом, через соответствующие банки получают кредиты под 6–8% годовых.
В этой мировой финансовой войне печатных станков Россия теряет ежегодно до 100 млрд. долларов. При этом 35–50 млрд. мы теряем просто на разнице процентных ставок. Сколь долго может продолжаться эта финансовая алхимия, когда гигантские деньги делаются просто из ничего? Европейский центральный банк, к примеру, за мгновение эмитирует более триллиона евро. Чтобы заработать эти деньги от экспорта нефти и газа, нам потребовалось 10 лет.
Нынешняя финансовая турбулентность не является чем-то новым в мировой истории. Это периодически случающийся процесс. Современная теория длинных волн сегодня раскрыла механизм перехода экономики из стационарного режима роста в режим финансовой турбулентности. Он возникает всегда, когда существующий технологический уклад достигает пределов своего развития. Экономическая структура костенеет. Взрываются цены на монопольно производимые товары, прежде всего на энергоносители. После этого значительная часть предприятий реального сектора банкротится. Промышленность попадает в зону низкой рентабельности, что влечёт вывод капитала из реального сектора и его концентрацию в спекулятивном секторе. Такая финансовая турбулентность может длиться 10–15 лет.
Выход на новый стационарный режим, или новую длинную волну экономического роста, возникает тогда, когда оставшийся после коллапса финансовых пузырей капитал пробивает себе дорогу к новому технологическому укладу. Этот процесс сопровождается обострением международной конкуренции. Страны-лидеры пытаются сбросить свои структурные проблемы на периферию. Это связано с тем, что переход на новые технологические траектории в таких масштабах требует гигантских инвестиций. Их частный сектор, как правило, организовать не может. В условиях финансовой турбулентности он ориентируется на краткосрочные цели выживания от спекулятивной прибыли.
В такие эпохи резко возрастает роль государства. Государственный капитализм, который сегодня обсуждается, – весьма характерное для этого периода явление. Действительно, в такого рода период, когда требуется мощнейший импульс, государство начинает играть более активную роль в экономике. В условиях демократического государства эта роль, как правило, разыгрывается через милитаризацию экономики.
Происходит это потому, что либеральная теория не оставляет государству больших возможностей для участия в экономике. И только национальная безопасность остаётся той сферой, которая не вызывает идеологического отторжения. А инициирующий импульс со стороны государства очень важен с точки зрения спроса на новые технологии, которые ещё не отработаны рынком. История показывает, что инвестиции в прорывные направления нового технологического уклада до сих пор проходили через глубокую милитаризацию экономики. В предыдущую эпоху это вылилось в чудовищную катастрофу – Вторую мировую войну. Следующий такого рода структурный кризис проходил через гонку вооружения в космосе, в которую были вложены гигантские деньги. В США за счёт этих государственных расходов было создано ядро нового технологического уклада в информационно-коммуникационных технологиях. 25 лет оно тянуло экономику вперёд, расширяясь на 25% в год.
Сейчас мы видим развёртывание финансовой войны, которая, надеемся, не будет переходить в ту эскалацию военных расходов, которая была характерна для прошлых эпох. Просто по той причине, что новый технологический уклад носит гуманитарный характер. Самой большой отраслью экономики становится здравоохранение, и вместе с образованием и наукой они дают основной спрос на новейшие технологии. Сама по себе гонка вооружений не даёт того импульса, который давала раньше для технологической модернизации экономики.
Вместе с тем фаза финансовой войны, в которой сегодня мы находимся, очень опасна. Россия не осваивает внутренние источники денежных предложений. Фактически денежная масса формируется за счёт внешних источников. При этом Россия ежегодно теряет около 100 млрд. долларов в неэквивалентном внешнеэкономическом обмене. Это гигантская «потеря крови» в экономике. Она влечёт за собой утрату способности к самостоятельному развитию и поражение на новом витке экономической конкуренции.
Как и другие развивающиеся страны, Россия является донором мировой финансовой системы, где одностороннее преимущество получают страны-эмитенты мировых резервных валют, прежде всего США. Но донорство само по себе было бы ещё не так опасно, если бы не сопровождалось деиндустриализацией и деградацией экономики.
Китай тоже является донором, но его банковская система в решающей степени опирается на внутренние источники кредита. Они получают безграничный доступ к длинным деньгам и контролируют их использование в модернизации и развитии. Китайский опыт, так же как и пример других успешно развивающихся стран в новых условиях, заставляет нас думать о довольно существенных изменениях как во внутренней, так и во внешней экономической политике. Совершенно очевидно, что необходим переход к внутренним источникам предложения денег. При этом необходимо многократно расширять масштабы и сроки кредитования. Одновременно с этим для подкрепления источников кредита мы должны иметь и внутренние активы. А если 60% крупных собственников зарегистрированы в офшорах, то сами по себе внутренние источники не сработают.
Необходимо убедить собственников вернуть активы в страну и дать возможность расширить залоговое обеспечение под внутренние источники кредита. Расширение внутреннего кредита должно сопровождаться восстановлением валютного контроля. С тем чтобы деньги не уходили на зарубежный рынок, как это было в острой фазе кризиса, а направлялись в реальный сектор для его модернизации.
Одновременно мы должны думать о том, чтобы внешняя экономическая активность была более самодостаточна и развивалась в тех направлениях, которые давали бы нам возможность извлечения сверхприбылей за счёт научно-технологического превосходства.
Маргиналы от экономики
Мы живём в условиях открытой экономики, подчиняющейся нормам либеральной глобализации. В этой ситуации развитие любой страны определяется сочетанием внутренних и внешних источников предложения денег. Наша экономика в этом смысле оказалась за последние два десятилетия в зависимом положении. Мы эмитировали деньги под предложение иностранной валюты, под прирост валютных резервов. Иными словами, в развитии нашей экономики ключевую роль играют внешние источники. Будь то спрос на наше сырьё или предложение иностранного капитала.
Следствием такой внешней зависимости стали очевидные для всех проблемы нашего экономического состояния. И прежде всего сырьевая специализация. Известно, что экономика развивается в тех направлениях, откуда приходит спрос. Если спрос идёт со стороны тех, у кого есть иностранная валюта и кто заинтересован в покупке российского сырья, это неминуемо ведёт к гипертрофии сырьевого комплекса, который доминирует в нашей экономике.
Вторым следствием является доминирование иностранного капитала на фондовом рынке. В течение длительного времени большинство операций на нём совершаются в пользу иностранных субъектов.
Третьим и вполне закономерным следствием является офшоризация экономики. Если основные источники денежного предложения находятся за границей, то ответственный капитал, приспосабливаясь, уходит в офшорные зоны. Оттуда легче работать с мировым рынком капитала.
И последнее следствие, логично подытоживающее предыдущие, это утрата внутренних источников развития.
Примечательно, что в острой фазе финансового кризиса все эти слабые места российской экономики обнажились. Мы докатились до рекордного падения фондового рынка – в три раза. У нас почти рекордное падение ВВП. Также рекордное падение промышленности и прежде всего машиностроения. Только Украина и прибалтийские страны выглядели хуже в острой фазе финансового кризиса. В этом проявилась слабость российской денежной системы, которая длительное время генерировала деньги под приток иностранной валюты в обмен на российское сырьё и в виде иностранных инвестиций.
В этой ситуации российские денежные власти ответили кардинальными изменениями финансовой политики. Мы впервые за двадцать лет перешли к внутренним источникам кредита как к основным. На какое-то время эти источники стали доминирующими, и такое положение дел сохраняется до сих пор.
Впервые в течение года мы наблюдаем, что рефинансирование коммерческих банков за счёт эмиссии Центрального банка стало главным каналом денежного предложения. Вместе с тем сохраняются и количественные ограничения, и внешняя зависимость, и ситуация, когда кредиты на российском рынке дороже, чем предлагают зарубежные источники. Эта зависимость воспроизводится уже в новых условиях.
Финансовая алхимия
Одновременно и ведущие зарубежные эмитенты ответили на кризис резкой накачкой денег в экономику своих стран.
Денежная база ведущих эмитентов большой четвёрки – США, Англии, Европейского Союза, Японии – увеличилась в 3–5 раз. И это произошло в течение каких-то трёх лет. Несмотря на коллапсы финансовых пирамид, денежная накачка продолжается. Это создаёт благоприятные условия для дальнейшего роста финансовых пирамид, подкрепляемого денежной эмиссией. Признаком этого является возобновившийся рост активов, которые уходят из-под банковского регулирования. Объём деривативов (вторичные ценные бумаги, т.е. «бумага на бумагу». – прим.) вновь достиг квадриллиона долларов. Более того, он вырос за последние три года ещё на одну треть. Денежные власти ведущих стран мира перешли к длительной политике отрицательных процентных ставок. То есть денег дают столько, сколько требуется для поддержания экономической активности. И прежде всего для сохранения на плаву банковского сектора.
Мы же со своей ограничительной политикой, которая отражается в относительно высоких процентных ставках, оказываемся в уязвимом положении в конкуренции мировых печатных станков. Долгосрочные деньги, которые государство получает от добычи газа, мы вкладываем под 2–3% в ценные зарубежные бумаги. Наши заёмщики там же, за рубежом, через соответствующие банки получают кредиты под 6–8% годовых.
В этой мировой финансовой войне печатных станков Россия теряет ежегодно до 100 млрд. долларов. При этом 35–50 млрд. мы теряем просто на разнице процентных ставок. Сколь долго может продолжаться эта финансовая алхимия, когда гигантские деньги делаются просто из ничего? Европейский центральный банк, к примеру, за мгновение эмитирует более триллиона евро. Чтобы заработать эти деньги от экспорта нефти и газа, нам потребовалось 10 лет.
Финансовая турбулентность
Нынешняя финансовая турбулентность не является чем-то новым в мировой истории. Это периодически случающийся процесс. Современная теория длинных волн сегодня раскрыла механизм перехода экономики из стационарного режима роста в режим финансовой турбулентности. Он возникает всегда, когда существующий технологический уклад достигает пределов своего развития. Экономическая структура костенеет. Взрываются цены на монопольно производимые товары, прежде всего на энергоносители. После этого значительная часть предприятий реального сектора банкротится. Промышленность попадает в зону низкой рентабельности, что влечёт вывод капитала из реального сектора и его концентрацию в спекулятивном секторе. Такая финансовая турбулентность может длиться 10–15 лет.
Выход на новый стационарный режим, или новую длинную волну экономического роста, возникает тогда, когда оставшийся после коллапса финансовых пузырей капитал пробивает себе дорогу к новому технологическому укладу. Этот процесс сопровождается обострением международной конкуренции. Страны-лидеры пытаются сбросить свои структурные проблемы на периферию. Это связано с тем, что переход на новые технологические траектории в таких масштабах требует гигантских инвестиций. Их частный сектор, как правило, организовать не может. В условиях финансовой турбулентности он ориентируется на краткосрочные цели выживания от спекулятивной прибыли.
В такие эпохи резко возрастает роль государства. Государственный капитализм, который сегодня обсуждается, – весьма характерное для этого периода явление. Действительно, в такого рода период, когда требуется мощнейший импульс, государство начинает играть более активную роль в экономике. В условиях демократического государства эта роль, как правило, разыгрывается через милитаризацию экономики.
Происходит это потому, что либеральная теория не оставляет государству больших возможностей для участия в экономике. И только национальная безопасность остаётся той сферой, которая не вызывает идеологического отторжения. А инициирующий импульс со стороны государства очень важен с точки зрения спроса на новые технологии, которые ещё не отработаны рынком. История показывает, что инвестиции в прорывные направления нового технологического уклада до сих пор проходили через глубокую милитаризацию экономики. В предыдущую эпоху это вылилось в чудовищную катастрофу – Вторую мировую войну. Следующий такого рода структурный кризис проходил через гонку вооружения в космосе, в которую были вложены гигантские деньги. В США за счёт этих государственных расходов было создано ядро нового технологического уклада в информационно-коммуникационных технологиях. 25 лет оно тянуло экономику вперёд, расширяясь на 25% в год.
От милитаризации до финансовой войны
Сейчас мы видим развёртывание финансовой войны, которая, надеемся, не будет переходить в ту эскалацию военных расходов, которая была характерна для прошлых эпох. Просто по той причине, что новый технологический уклад носит гуманитарный характер. Самой большой отраслью экономики становится здравоохранение, и вместе с образованием и наукой они дают основной спрос на новейшие технологии. Сама по себе гонка вооружений не даёт того импульса, который давала раньше для технологической модернизации экономики.
Вместе с тем фаза финансовой войны, в которой сегодня мы находимся, очень опасна. Россия не осваивает внутренние источники денежных предложений. Фактически денежная масса формируется за счёт внешних источников. При этом Россия ежегодно теряет около 100 млрд. долларов в неэквивалентном внешнеэкономическом обмене. Это гигантская «потеря крови» в экономике. Она влечёт за собой утрату способности к самостоятельному развитию и поражение на новом витке экономической конкуренции.
Как и другие развивающиеся страны, Россия является донором мировой финансовой системы, где одностороннее преимущество получают страны-эмитенты мировых резервных валют, прежде всего США. Но донорство само по себе было бы ещё не так опасно, если бы не сопровождалось деиндустриализацией и деградацией экономики.
Китай тоже является донором, но его банковская система в решающей степени опирается на внутренние источники кредита. Они получают безграничный доступ к длинным деньгам и контролируют их использование в модернизации и развитии. Китайский опыт, так же как и пример других успешно развивающихся стран в новых условиях, заставляет нас думать о довольно существенных изменениях как во внутренней, так и во внешней экономической политике. Совершенно очевидно, что необходим переход к внутренним источникам предложения денег. При этом необходимо многократно расширять масштабы и сроки кредитования. Одновременно с этим для подкрепления источников кредита мы должны иметь и внутренние активы. А если 60% крупных собственников зарегистрированы в офшорах, то сами по себе внутренние источники не сработают.
Необходимо убедить собственников вернуть активы в страну и дать возможность расширить залоговое обеспечение под внутренние источники кредита. Расширение внутреннего кредита должно сопровождаться восстановлением валютного контроля. С тем чтобы деньги не уходили на зарубежный рынок, как это было в острой фазе кризиса, а направлялись в реальный сектор для его модернизации.
Одновременно мы должны думать о том, чтобы внешняя экономическая активность была более самодостаточна и развивалась в тех направлениях, которые давали бы нам возможность извлечения сверхприбылей за счёт научно-технологического превосходства.