Необходимо приспособиться к хаосу свободы.
Ж.Аттали
Если черные дыры возникают,
Значит, это кому-нибудь нужно…
Уже в 70-е годы прошлого века стало ясно, что эпоха «модерна», основанием которой был большой проект Просвещения, подходит к концу — импульс индустриализма исчерпал свой ресурс.
Это побудило западных философов, культурологов и социологов к интенсивным футурологическим изысканиям, в результате которых был сделан вывод о завершении цикла индустриальной цивилизации. Почти во всех терминах, обозначавших главную суть будущего общества, присутствовала приставка пост-. Общество начала ХХI века называли постбуржуазным, постэкономическим, постмодернистским, постисторическим, и даже постпротестантским. «Общая приставка этих терминов отдает каким-то осенним чувством увядания, свойственным нашему веку, — ощущением конца. …футурологи не смогли дать сколько-нибудь убедительной картины будущего», пишет У.Дайзард[1].
Ощущение конца… Это проблема метафизическая. Но для России она является конкретной и практической, поскольку с 1991 г. власть насильно втягивает страну в систему больного западного общества, для которого пока что не найдено «убедительной картины будущего». Обсуждению наметившихся тенденций в движении к этому будущему и посвящена данная работа.
Фатальный выбор способа ответить на вызов будущего был сделан на Западе в 70-е годы. Этот выбор важен для всех, поскольку в Новое время все культуры, способные к сохранению своей идентичности, были вынуждены предпринять модернизацию, то есть перенять многие институты и технологии у Запада эпохи модерна.
Тогда, сорок лет назад, на Западе было решено демонтировать систему «мягкого», социального кейнсианского капитализма и взять за идеологическую основу нового курса неолиберализм — фундаменталистское учение, предполагающее «возврат к истокам». Это ярко описано в книге Д. Харви «Краткая история неолиберализма». Но на вызовы не отвечают, пятясь назад, и на этом пути логика борьбы заставила «проскочить» и классический либерализм, и обновление Реформации, и духовность раннего христианства, — докатиться до неоязычества, до полного отказа от гуманистических универсалистских идеалов.
Глобализация под эгидой США — это попытка сменить парадигму развития посредством кардинальной перестройки мировой экономической системы, международного права, культуры и статуса наций и народов.
Но эта судорога погружает человечество в болото непримиримых противоречий еще глубже. На этом пути человечество, в его современном понимании, не выживет и должно будет разделиться на две «расы».
Эта утопия «новой античности» реализована не будет, но прежде чем она потерпит полный крах, она нанесет тяжелые травмы множеству народов.
Это значит, что наш анализ должен касаться не частностей, а вопросов бытия («последних» вопросов по Достоевскому). Понять вызревающие угрозы надо не для того, чтобы встроиться в «золотой миллиард» и попасть в состав метрополии предполагаемой будущей мировой системы. Мы от болезней Запада погибнем наверняка, как индейцы от кори. Нам необходимо проанализировать шансы, которые дает хаос кризиса, поскольку спастись сможет только тот, кто проработает возможные сценарии реализации угроз и альтернативы быстрых и адаптивных ответов.
В этой работе можно выделить три блока: размышленияо природе встающих перед нами проблем; предвидение образа постиндустриального общества; описание уже проявившихся черт этого образа.
Исходным пунктом для таких размышлений может служить собрание футурологических трудов 70-80-х годов прошлого века, в которых видные западные философы и социологи изложили свои представления о тенденциях мирового развития и о том типе будущего, которое может возникнуть в начале ХХI века[2]…
В большинстве докладов центральная мысль состоит в том, что речь идет о поиске ответа на кризис западного общества.
Французский социолог и философ Ален Турен, автор одной из первых книг о постиндустриализме («Постиндустриальное общество», 1969), пишет: «Нет сомнения, что угроза упадка существует. Привыкшие быть в достатке, наши общества пресыщены и раздражительны, озабочены самосохранением и обладанием и, возможно, скатываются к будущему вырождению подобно Восточной Римской империи»[3].
Важное замечание футурологов сводилось к тому, что Запад попал в ситуацию, которая переусложняет все проблемы по сравнению с относительной простотой существования большинства других народов
(«…западный мир допустил, сам этого не понимая, многое из того, что делает жизнь более неприятной, более жестокой, превращает в борьбу не на жизнь, а на смерть, когда возможности прибыли сокращаются, а предпринимателей (или назовите их как угодно) оказывается в избытке»).
В работе Ж.-П. Кантена «Мутация-2000» предполагалось, что Запад не справится с нарастающей сложностью, которая вследствие этого превратится в хаос[4]:
Апологетика постиндустриализма, которая предсказывала сдвиг к более гуманному, солидарному и уравнительному обществу, уже в 70-е годы была подвергнута аргументированной критике с указанием на явные признаки противоположной тенденции — компьютеризация общества на Западе приведет к тотальной бюрократизации и становлению полицейского государства. Ж. Эллюль писал[5]:
В докладе Римского клуба Кинга и Шнайдера (1991) предсказывался такой ход событий[6]:
Технологический прогресс постиндустриализма, по мнению авторов, ухудшает положение бедных стран: «Розовые перспективы стран Севера не являются столь же радужными для стран Юга… Технологические нововведения дают преимущества передовым странам в ущерб тем, которые находятся на более ранней стадии экономического развития». И венец всего таков: «Таким образом, нашим настоящим врагом является само человечество».
Та часть российских политиков и ученых, которые в 90-е годы занялись пропагандой неолиберальной глобализации, совершили подлог, умолчав об этих выводах ведущих западных социологов.
«Симметричным ответом» на неолиберальный фундаментализм США стал постмодернистский фундаментализм террора. После терактов в США 11 сентября 2001 г. виднейшие философы (Деррида, Бодрийяр, Жижек и др.) пришли к выводу о том, что глобализирующийся мир производит террор как свой собственный продукт; терроризм не является внешним и автономным от глобализации явлением. По словам Бодрийяра, США «питали террористическое воображение» буквально во всем мире. Они налепили целый отряд големов для борьбы против «марксистской заразы» в исламских странах — Аль-Каиду, талибан, секты религиозных террористов. И в какой-то момент эти големы вышли из повиновения и напали на хозяина — это еще средневековые раввины предсказывали.
«Будучи, по сути, террористической системой, — пишет М.Рыклин, – новый мировой порядок долгое время удачно осуществлял экспорт насилия вовне — 11 сентября оно бумерангом вернулось в его лоно и разрушило его важнейшие символы. То, что господствующей системой определяется как террор, представляет собой ее же собственную сущность (особенно резко на этом настаивают Бодрийяр, Вирильо, Жижек, Бак-Морс и Гройс). Отказываясь опознать ее в качестве таковой, доминирующая система не в состоянии поставить правильный диагноз»[7].
Таким образом, глобализация под эгидой Запада генерирует хаос, но не может создать аттракторы, которые втягивали бы этот хаос в структуры желаемого порядка. Глобализованный мир столкнулся с выделяемыми им же «антителами». Террористический ответ на террор Нового мирового порядка питается ненавистью всего многообразия социальных и культурных идентичностей, которые репрессированы и унижены нынешней глобализацией.
11 сентября показало, что утратила свою объяснительную силу рациональная модель общественного конфликта, берущая свое начало в Просвещении и сводящая дело к конфликту социальных интересов. Терроризм как ответ «голодных орд Юга» на запредельное социальное неравенство поддавался рационализации, а новый терроризм не преследует никаких социальных интересов. Бодрийяр сказал, что террористы прежнего типа воплощают терроризм бедных, а здесь перед нами терроризм богатых.
Относительно возможности западного общества изменить фатальную тенденцию своего собственного развития, философы «третьей волны» высказывались весьма пессимистично. Американский философ Ф. Джордж писал[8]:
Один из таких путей указывают сами западные философы и психологи — революция сознания, гуманизация мировоззрения молодежи. Разные подходы к этой задаче предлагали Тимоти Лири, Роберт Уилсон, Станислав Гроф, Эрвин Ласло, Питер Рассел. Интересна в этом плане статья С.Ю.Глазьева «Социалистический ответ либеральной глобализации»[9].
Перейдем от метафизики к тем реальным изменениям, которые в ходе кризиса индустриализма могут с большой вероятностью поставить человечество на грань катастрофы. Для нас это тема срочная и практическая, потому что Россия слишком открылась Западу, и свои катастрофы он будет сбрасывать прежде всего именно к нам. Другие большие «буферные емкости» (Китай и Индия) благоразумно успели загодя более или менее надежно «закрыться».
Все главные изменения системны, они затрагивают жизнеустройство в целом. Но для анализа мы их разделим и поместим в три плоскости — культурно-мировоззренческую, социально-экономическую и политическую.
В какой коридор толкнули главные процессы из точки бифуркации, которой стало поражение Советского Союза в информационно-психологической войне?
Это побудило западных философов, культурологов и социологов к интенсивным футурологическим изысканиям, в результате которых был сделан вывод о завершении цикла индустриальной цивилизации. Почти во всех терминах, обозначавших главную суть будущего общества, присутствовала приставка пост-. Общество начала ХХI века называли постбуржуазным, постэкономическим, постмодернистским, постисторическим, и даже постпротестантским. «Общая приставка этих терминов отдает каким-то осенним чувством увядания, свойственным нашему веку, — ощущением конца. …футурологи не смогли дать сколько-нибудь убедительной картины будущего», пишет У.Дайзард[1].
Ощущение конца… Это проблема метафизическая. Но для России она является конкретной и практической, поскольку с 1991 г. власть насильно втягивает страну в систему больного западного общества, для которого пока что не найдено «убедительной картины будущего». Обсуждению наметившихся тенденций в движении к этому будущему и посвящена данная работа.
Фатальный выбор способа ответить на вызов будущего был сделан на Западе в 70-е годы. Этот выбор важен для всех, поскольку в Новое время все культуры, способные к сохранению своей идентичности, были вынуждены предпринять модернизацию, то есть перенять многие институты и технологии у Запада эпохи модерна.
Тогда, сорок лет назад, на Западе было решено демонтировать систему «мягкого», социального кейнсианского капитализма и взять за идеологическую основу нового курса неолиберализм — фундаменталистское учение, предполагающее «возврат к истокам». Это ярко описано в книге Д. Харви «Краткая история неолиберализма». Но на вызовы не отвечают, пятясь назад, и на этом пути логика борьбы заставила «проскочить» и классический либерализм, и обновление Реформации, и духовность раннего христианства, — докатиться до неоязычества, до полного отказа от гуманистических универсалистских идеалов.
Глобализация под эгидой США — это попытка сменить парадигму развития посредством кардинальной перестройки мировой экономической системы, международного права, культуры и статуса наций и народов.
Но эта судорога погружает человечество в болото непримиримых противоречий еще глубже. На этом пути человечество, в его современном понимании, не выживет и должно будет разделиться на две «расы».
Эта утопия «новой античности» реализована не будет, но прежде чем она потерпит полный крах, она нанесет тяжелые травмы множеству народов.
Это значит, что наш анализ должен касаться не частностей, а вопросов бытия («последних» вопросов по Достоевскому). Понять вызревающие угрозы надо не для того, чтобы встроиться в «золотой миллиард» и попасть в состав метрополии предполагаемой будущей мировой системы. Мы от болезней Запада погибнем наверняка, как индейцы от кори. Нам необходимо проанализировать шансы, которые дает хаос кризиса, поскольку спастись сможет только тот, кто проработает возможные сценарии реализации угроз и альтернативы быстрых и адаптивных ответов.
В этой работе можно выделить три блока: размышленияо природе встающих перед нами проблем; предвидение образа постиндустриального общества; описание уже проявившихся черт этого образа.
Исходным пунктом для таких размышлений может служить собрание футурологических трудов 70-80-х годов прошлого века, в которых видные западные философы и социологи изложили свои представления о тенденциях мирового развития и о том типе будущего, которое может возникнуть в начале ХХI века[2]…
В большинстве докладов центральная мысль состоит в том, что речь идет о поиске ответа на кризис западного общества.
Французский социолог и философ Ален Турен, автор одной из первых книг о постиндустриализме («Постиндустриальное общество», 1969), пишет: «Нет сомнения, что угроза упадка существует. Привыкшие быть в достатке, наши общества пресыщены и раздражительны, озабочены самосохранением и обладанием и, возможно, скатываются к будущему вырождению подобно Восточной Римской империи»[3].
Важное замечание футурологов сводилось к тому, что Запад попал в ситуацию, которая переусложняет все проблемы по сравнению с относительной простотой существования большинства других народов
(«…западный мир допустил, сам этого не понимая, многое из того, что делает жизнь более неприятной, более жестокой, превращает в борьбу не на жизнь, а на смерть, когда возможности прибыли сокращаются, а предпринимателей (или назовите их как угодно) оказывается в избытке»).
В работе Ж.-П. Кантена «Мутация-2000» предполагалось, что Запад не справится с нарастающей сложностью, которая вследствие этого превратится в хаос[4]:
«Наступило время сложных систем, которые порождают развеществление и расширяют его, а оно в свою очередь способствует возрастанию сложности… Пока еще мы пробавляемся архаическими понятиями, и нашего воображения хватает лишь на то, чтобы экстраполировать их в будущее, тогда как мы имеем дело с изменением самой природы мира… Если мы не успеем извлечь выводы из совершающейся эволюции, то путаница возьмет верх над сложностью, из которой мы не сумеем извлечь ее богатств… Путаницу символически изображает клубок шерсти, который не удалось распутать, — бесполезный, безнадежный и, хуже того, парализующий нашу волю».
Апологетика постиндустриализма, которая предсказывала сдвиг к более гуманному, солидарному и уравнительному обществу, уже в 70-е годы была подвергнута аргументированной критике с указанием на явные признаки противоположной тенденции — компьютеризация общества на Западе приведет к тотальной бюрократизации и становлению полицейского государства. Ж. Эллюль писал[5]:
«Информатика, сросшись с бюрократической властью, застынет несокрушимой глыбой. Это — исторический тупик человечества, который будет осознан по-настоящему только в конце, потому что ведущий к нему путь так приятен, так легок, так соблазнителен, так полон ложными удачами, что представляется маловероятным, что человек отвергнет его… Когда такое кибернетизированное государство «схватится», как схватывается ледяная шуга или бетон, то будет, строго говоря, уже слишком поздно».
В докладе Римского клуба Кинга и Шнайдера (1991) предсказывался такой ход событий[6]:
«Совсем нетрудно представить себе бесчисленное количество голодных и отчаявшихся иммигрантов, высаживающихся из лодок на северном побережье Средиземного моря… Приток мигрантов может вызвать резкое усиление «оборонительного» расизма в странах въезда и способствовать установлению в них на волне популизма диктаторских режимов».
Технологический прогресс постиндустриализма, по мнению авторов, ухудшает положение бедных стран: «Розовые перспективы стран Севера не являются столь же радужными для стран Юга… Технологические нововведения дают преимущества передовым странам в ущерб тем, которые находятся на более ранней стадии экономического развития». И венец всего таков: «Таким образом, нашим настоящим врагом является само человечество».
Та часть российских политиков и ученых, которые в 90-е годы занялись пропагандой неолиберальной глобализации, совершили подлог, умолчав об этих выводах ведущих западных социологов.
«Симметричным ответом» на неолиберальный фундаментализм США стал постмодернистский фундаментализм террора. После терактов в США 11 сентября 2001 г. виднейшие философы (Деррида, Бодрийяр, Жижек и др.) пришли к выводу о том, что глобализирующийся мир производит террор как свой собственный продукт; терроризм не является внешним и автономным от глобализации явлением. По словам Бодрийяра, США «питали террористическое воображение» буквально во всем мире. Они налепили целый отряд големов для борьбы против «марксистской заразы» в исламских странах — Аль-Каиду, талибан, секты религиозных террористов. И в какой-то момент эти големы вышли из повиновения и напали на хозяина — это еще средневековые раввины предсказывали.
«Будучи, по сути, террористической системой, — пишет М.Рыклин, – новый мировой порядок долгое время удачно осуществлял экспорт насилия вовне — 11 сентября оно бумерангом вернулось в его лоно и разрушило его важнейшие символы. То, что господствующей системой определяется как террор, представляет собой ее же собственную сущность (особенно резко на этом настаивают Бодрийяр, Вирильо, Жижек, Бак-Морс и Гройс). Отказываясь опознать ее в качестве таковой, доминирующая система не в состоянии поставить правильный диагноз»[7].
Таким образом, глобализация под эгидой Запада генерирует хаос, но не может создать аттракторы, которые втягивали бы этот хаос в структуры желаемого порядка. Глобализованный мир столкнулся с выделяемыми им же «антителами». Террористический ответ на террор Нового мирового порядка питается ненавистью всего многообразия социальных и культурных идентичностей, которые репрессированы и унижены нынешней глобализацией.
11 сентября показало, что утратила свою объяснительную силу рациональная модель общественного конфликта, берущая свое начало в Просвещении и сводящая дело к конфликту социальных интересов. Терроризм как ответ «голодных орд Юга» на запредельное социальное неравенство поддавался рационализации, а новый терроризм не преследует никаких социальных интересов. Бодрийяр сказал, что террористы прежнего типа воплощают терроризм бедных, а здесь перед нами терроризм богатых.
Относительно возможности западного общества изменить фатальную тенденцию своего собственного развития, философы «третьей волны» высказывались весьма пессимистично. Американский философ Ф. Джордж писал[8]:
«Пожалуй, главным фактором, детерминирующим происходящее, является быстрота, с которой западный мир сможет обрести свое направление — будь то посредством новой религии, тоталитарного контроля с помощью «промывки мозгов» и использования медикаментов или же через колонизацию космического пространства. Возможно, рецепт придет из некой комбинации всех этих вещей, и тогда средства, более изощренные и менее опасные, чем алкоголь, который мы употребляем, смогут открыть подлинную личную Утопию. Одно кажется определенным, что западный мир ведет человечество в пропасть, из которой нет возврата, а потому следует отыскать альтернативный путь».
Один из таких путей указывают сами западные философы и психологи — революция сознания, гуманизация мировоззрения молодежи. Разные подходы к этой задаче предлагали Тимоти Лири, Роберт Уилсон, Станислав Гроф, Эрвин Ласло, Питер Рассел. Интересна в этом плане статья С.Ю.Глазьева «Социалистический ответ либеральной глобализации»[9].
Перейдем от метафизики к тем реальным изменениям, которые в ходе кризиса индустриализма могут с большой вероятностью поставить человечество на грань катастрофы. Для нас это тема срочная и практическая, потому что Россия слишком открылась Западу, и свои катастрофы он будет сбрасывать прежде всего именно к нам. Другие большие «буферные емкости» (Китай и Индия) благоразумно успели загодя более или менее надежно «закрыться».
Все главные изменения системны, они затрагивают жизнеустройство в целом. Но для анализа мы их разделим и поместим в три плоскости — культурно-мировоззренческую, социально-экономическую и политическую.
В какой коридор толкнули главные процессы из точки бифуркации, которой стало поражение Советского Союза в информационно-психологической войне?